«Леший! Настоящий лесовик-хозяин! Вот попал-то!»
– Здорово, соседушка! – скрипуче поздоровался леший. Прищурился, поглядел. – Ба! Да это и не сосед!
Богуслав охолодел, но испуга старался не казать.
– Откуда ж ты забрел, родич? Из каких лесов? – допытывался старик.
Венед несмело указал перстом на восток:
– Из-за Лойды да из-за Тялшина я…
«И вовсе он не востроголовый, – подумал Богуслав растерянно. – Черти ж все востроголовые. А этот – нет. Может впрямь, переодетый?»
Однако присмотрелся и зажмурился в отчаяньи: у старика не было тени. Точно, леший!
Нечистый приблизился, шумно дыша, Богуслав едва не пошатнулся – от него разило крепким пивом!
– В гости, значит? – молвил леший и вдруг громко икнул. – Хик-к!
Богуслав бестолково хлопал глазами. Старик вздохнул:
– Пошли выпьем, что ли? Именины у меня сегодня, родич.
Венед покорился. А что оставалось? Едва ступить успели, закружились вокруг них елки да дубы, учинили хоровод, тропа с оврагом пропали, как и не было, а стала поляна широкая с рубленой избушкой посредине. С каждого бревна сивыми гроздьями свисали мохнатые лишайники; у стен возвышались здоровущие ядовито-красные мухоморы. Сама собой отворилась дверь, заскрипела на весь лес.
– Входи! – пригласил хозяин, полуобернувшись из пороге.
«Пропаду!» – отчаянно подумал Богуслав, ныряя вслед.
В избушке было тепло и сумрачно. Из-под ног шарахнулся толстый удивленный заяц. Леший на него по-разбойничьи засвистал.
– Садись, родич!
На столе румянились блины, полная миска, стояла резная деревянная чаша со сметаной и другая со смородиновым вареньем. И еще небольшая ендова с солеными крепкими грибочками.
Богуслав с опаской опустился на грубую дубовую скамью, словно на ежа. Леший грохнул на стол объемистую бадью с хмельным и мигом наполнил устрашающих размеров кружки.
– За именинника? – несмело предложил Богуслав.
Леший благодарно кивнул, поднял кружку и порядком отхлебнул. По буйным его усам потекла обильная пена.
Отведал напитка и венед, довольно крякнув – не какое-нибудь деревенское полпиво. Знатное питье!
– Ух! Куда как с добром! – восхитился Богуслав совершенно искренне. Леший только хмыкнул.
Выпили еще по одной, закусили грибами. Страх незаметно улетучился, старик вдруг стал милым и дорогим, что твои родич. Шумит слегка в голове, однако ж здорово!
К четвертой кружке Богуслав встал.
– Какие именины без подарка? Держи, хозяин, носи-не переноси!
С этими словами снял венед расшитый атласный пояс, какой мать ему подарила прошлой весной, вещь любимую и красивую, и протянул старику. Тот принял, глаза сверкнули, видать понравился подарок.
– Ну, спасибо, родич. Уважил! Никто мне доселе подарков не делал…
За второй бадьей гуляки обнялись.
– А знаешь, друже, – сказал Богуслав, осоловело глядя на лешего. – Не скрою от тебя правды. (буль-буль!)
Старик попытался сосредоточить взгляд ка венеде. Удалось, хотя и не сразу.
– Я ведь человек! Ж-живой!
– Ну и что? – ответствовал леший. – Я знаю. Сразу понял. Дак ведь и среди людей хорошие попадаются. Давай лучше за лес мой выпьем? Чтоб стоял он, всех перестоял! А?
– А-гей!
Со стуком встретились кружки.
– Уф-ф! Наливай еще, хозяин!
Пиво с клокотанием полилось из бадьи.
– Я ведь быстро смекнул, что ты не леший, а людского роду-племени…
Венед захохотал:
– А я наоборот, тебя за человека переодетого принял. Вот потеха!
Посмеялись. Леший, обняв Богуслава, изливал ему душу (ибо и черти спьяну имеет душу):
– Ты не думай, я не злюка, даром, что нежить. Людей редко трогаю. Те конники едва поллеса не сожгли, злодеи. Как не проучить? А вот намедни заблудился мужичонка в дальней пуще. Проклинал меня, страсть, хотя я его и не думал водить. Показался. Так, мол, и так, объяснил бедняге, что не при чем. Домой отвел; а он мне из селения блинов вон, приволок. «Держи, говорит, жена передала. Ешь на здоровье.»
Леший вновь взялся за кружку.
– Ты молодец, однако, что не испужался. Не люблю пужливых! Давай теперь за смелость выпьем!
Бам-м! Выпили.
Приговорили помалу и вторую бадью. Третью леший, пошатываясь, выкатил наружу и вышиб кулаком крышку. Сели, обнявшись крепче прежнего, на пороге, черпая кружками прямо из бадьи и глядя на потемневшую стену леса.
– Споем, что ли? – предложил леший. – Люблю я ваши людские песни петь.
– Непременно споем! Вот эт-ту: «Ой, на горе ветер свищет!»
Леший подхватил зычным дивным голосом. На славу спели. Потом и «Походную» затянули, и «Чудный месяц», «Веселого зайца» (эту леший с особой радостью пел, даже кружкой по бадье ритм отстукивал) и «Реченьку».
Спели, выпили, отдышались.
– А нашу венедскую-слободскую знаешь?
Леший закивал:
– Ну а как же!
И завели с самого начала:
Тут и услыхали их Тарус и близнецы, сбившиеся с ног, разыскивая пропавшего Богуслава. А над лесом гремело:
– Наша песня, венедская, – прошептал Вавила чародею. – Слободяне ее поют.
Тарус прислушался к далеким голосам и покачал головой: ишь, выводят!
Выводили в два голоса:
И Боромир с товарищами-побратимами удивленно вслушивались в пение, не особо, вроде, и громкое, однако слышимое по всему лесу. Стемнело; круглый лик луны, желтый, как масло, взирал свысока на землю. Беспокойно вертели головами песиголовцы, ставшие на ночь юго-восточнее; повскакивали на севере даты, хватаясь за оружие и внимая непонятным словам.